Владимир Казаков - Время в долг
– Последние месяцы я почти совсем перестал спать. Мысли навязчивы до осязаемости. Ночами я вновь проживаю годы войны.
– Так и свихнуться можно.
– Можно.
– Не санатории, не лечебницы, пожалуй, в этом случае не помогут. Остается одно: продолжать поиск. Попробуем найти родителей Пробкина, если не можем найти сына Дроботова. Такой вариант тебя устроит?
– Давайте попробуем, – вяло согласился Романовский.
– Оставь фотографию и медальон пока у меня. Попробую обратиться в солидные компетентные органы. Есть мысль, понимаешь? Мысль!.. Пока ничего больше не скажу. Обещаю в случае неудачи поддержать твое предложение. Но как оно необычно! Мертвый усыновляет живого! Ради чего? Ради жизни!
…На Внуковский аэродром Романовский приехал уже ночью и разыскал на перроне саратовский самолет. Рядом с грузчиками, таскающими в хвостовой отсек большие мягкие тюки, увидел Марию.
– Успели, Борис Николаевич! А у нас в Саратове новости!
– Приятные?
– Очень! А какие – не скажу, по прилету узнаете. Пассажиров будем сажать минут через тридцать, сходите в буфет, кофейком побалуйтесь.
– Пойду закомпостирую билет. До встречи на борту, Маша!
Через полчаса, поднявшись по трапу в самолет, Романовский увидел в салоне Терещенко. Он сидел в удобном кресле у иллюминатора и читал «Неделю».
Как только взлетели, Терещенко вызвал звонком стюардессу. Мария вышла в салон в белом костюме. Из-под пилотки, немного сдвинутой набок, выбивались светлые локоны. Глаза чуть сужены, губы решительно сомкнуты. На миг Романовскому показалось, что перед ним лицо Семена Пробкина – таким оно бывало в трудные минуты. Но, поглядев на пассажиров, пересчитав их глазами, Мария улыбнулась, и сходство с Пробкиным сразу рассыпалось. Она превратилась в милую девочку и, чуть покачиваясь на неустойчивом полу салона, подошла к Терещенко.
Так же быстро, как появилась, она исчезла в головном отсеке и снова вошла в салон с подносом, на котором стояла чашка кофе и вазочка с конфетами.
Терещенко выпил кофе и опять уткнулся в газету. Так он проделал трижды, потом отложил газету и осмотрел пассажиров посветлевшими глазами. Романовский поймал на себе его остановившийся взгляд.
Терещенк овстал, подошел и сел рядом в пустующее кресло.
– И вы здесь, коллега?
– Да, товарищ командир, сегодня мы летим по одной трассе.
– А я и не думал, что наши дороги разойдутся. Несмотря на ваши старания, товарищ журналист, я остаюсь командиром, а вы моим подчиненным. Повторяю, несмотря на ваши потуги.
– Несмотря на ваше решение, я продолжаю летать, товарищ администратор! – в тон Терещенко ответил Романовский, с любопытством наблюдая за ним.
– Очень рад! – неожиданно тихо ответил тот. – Я недооценил вас. Вы оказались твердым орешком. По-моему, вы неплохо показали бы себя на месте Кроткого. Как смотрите на предложение?
– Отрицательно.
– Ну-ну, не посчитайте это очередной взяткой… Еще сообщаю вам приятную новость: на днях вручением наград окупят ваши старые заслуги. Постараюсь обставить это попышнее… Приятную новость надо обмыть! – Терещенко нажал кнопку.
Мария выглянула и сразу принесла бутылку минеральной воды.
– Теперь вздремну. Много ходил по столице. Накупил домашним кучу тряпок, гостинцев и смертельно устал.
Самолет сильно швырнуло в сторону, бросило вниз. Пассажиров слегка оторвало от кресел. Терещенко открыл глаза.
– Вот так! – сказал он. – Четверть века болтаешься между небом и землей, четверть века видишь небо через винт, а, уходя на пенсию, получишь те же сто двадцать. М-да…
Саратов встретил самолет низкой облачностью, напитанной снегом. Видимо, отказала одна из станций слепой посадки, и экипажу приказали уйти в зону ожидания. Полчаса кружили над дальней приводной радиостанцией. Вышел командир корабля и что-то шепнул Терещенко.
– Сообщите, что на борту я! – сказал тот.
Командир корабля ушел на свое место, и через минуту самолет начал снижаться. Из вязкой угольно-черной мглы облаков выскользнули над городом, похожим на огромный ковш, засыпанный светлячками. Посадочная полоса высветлилась рядом неоновых ламп. Они стояли ровно, как солдаты в строю, изредка подмигивая разноцветными глазами. Летчики посадили тяжелую машину почти неслышно.
– Прилетели, Романовский, – сказал Терещенко и повернулся к подошедшей Марии.
– Товарищ командир, с вас один рубль тридцать копеек.
– Не понял!
– За выпитый кофе. Как пассажиру вам положено бесплатно одну порцию.
– Вот-вот, – заворчал Терещенко. – Как пассажиру… Я же на вас приказ подписывал, старшей бортпроводницей сделал, а вы мелочитесь!
– Хорошо, я сама заплачу.
Терещенко рывком вынул из кармана пятерку.
– Получай! А то в очередном фельетоне крохобором вы ведут!
– Возьмите сдачу.
Терещенко, небрежно ссыпав монеты в карман, направился к выходу. Романовский, добродушно посмеиваясь, отправился за ним.
На перроне Романовского окружили товарищи. Здесь был Кроткий с Марфой Петровной, Семен Пробкин, Василий Туманов, Илья Борщ и еще несколько пилотов легкомоторной эскадрильи.
– Такая встреча мне?
– Пришли принять от Марии Пробкиной заказанные подарки для новорожденного! – Борщ повел рукой в сторону ребят.
– Кого, кого?
– Василек родил сына, Борис Николаевич! – сказал Семен.
– Три восемьсот без одежды! – подсказал Василий.
– Тогда поздравляю, родитель! Как Светлана?
– Завтра выписывается. Уже подходила к окну. Мы передали ей кучу вкусных штуковин и одежду, но штанцы и рубашонку почему-то вернули.
– Какие штанцы?
– На сына.
Романовский обнял Василия и хохотал от души. Потом отвел его в сторону и спросил:
– Как назвали пацана?
– Илья объявил конкурс на имя. Премия – ящик московских сосисок!
– Как Марфа Петровна? – шепотом спросил Романовский.
– Все нормально, – сказал подошедший Кроткий. – Вася, принимай груз, а мы не спеша двинемся к стоянке такси, машину схватим.
– А твоя «Волга»? – спросил Романовский.
– Терещенко на ней домой уехал. Но ты не подумай, что я ему предложил, он сам обратился с просьбой.
– Бесхитростный ты человек, Миша! – засмеялся Романовский. – Внука-то будем обмывать?
– В шесть. Завтра. Устраивает?
– Мы с Машей зайдем за вами, Борис Николаевич! – крикнул Семен Пробкин, высунув голову из-за груды свертков, моментально наваленных ребятами ему на руки.
Романовский увидел, Как к печальной Марфе Петровне подошел Аракелян, и вместе с Кротким направился к ним.
Глава последняя. День памяти
